Великие таланты были, есть и будут в сибирской столице; немало одаренных людей она встречала и провожала на своем веку. С Новосибирском соединены судьбы многих больших художников. Кто-то родился в нем и на протяжении всей жизни был тесно связан с городом, покидая его лишь на время. Многие начинали творческий путь вдали от Сибири, но продолжили и завершили его здесь. А иных обстоятельства приводили в наш город на сравнительно недолгий срок, но годы пребывания в нем оказывались для этих мастеров насыщенными и плодотворными. Такие художники уезжали, прежде отдав Новосибирску немало времени и сил, оставив городу свои произведения, идеи и проекты. К последней категории принадлежит и Эдуард Семенович Гороховский – художник с мировым именем, известный концептуалист и основоположник направления photo-based art в России, – живший в Новосибирске около двадцати лет и много, успешно работавший все эти годы.

Несмотря на профиль полученного образования – Э.С. Гороховский окончил архитектурное отделение Одесского инженерно-строительного института, – в Новосибирске художник, не видя возможности ярко проявить себя в архитектуре, выполнил ряд монументально-декоративных проектов и начал активно заниматься станковой и книжной графикой. Одним из важнейших направлений его деятельности в новосибирский период стало сотрудничество с Западно-Сибирским книжным издательством, продолжавшееся и после переезда Э.С. Гороховского в Москву. По его собственным воспоминаниям, первый заказ на оформление книги оказался серьезным испытанием, поскольку для незнакомой работы требовались специальные знания и навыки. Пришлось обучаться им в срочном порядке, «без отрыва от производства».

Вскоре книги, иллюстрированные Э.С. Гороховским, стали выходить в Новосибирске регулярно. С иллюстрациями художника выпускались научно-популярные и прикладные издания, сборники сибирской прозы, детская классика. В домашних библиотеках и архивах и сегодня можно найти теперь уже раритетные издания сибирских писателей: сборник сказов «Атаманово подаренье» Ивана Ермакова (1964), «Сказки старого Тыма» Василия Пухначева (1972), «Приключения воздухоплавателя Редькина» Леонида Треера (1975), «Луговая суббота, или вероятные и невероятные приключения Васи Морковкина» Геннадия Карпунина (1975), «Недолин дом: Сказы» Таисьи Пьянковой (1985). Сборник для юношества «Собеседник» (составители Геннадий Прашкевич и Людмила Белявская), выходивший в 1970 - 1980-е годы, был иллюстрирован целым рядом новосибирских художников, включая Э.С. Гороховского. Впоследствии сам Эдуард Семенович, увлеченный новыми для него идеями концептуализма, склонен был несколько снисходительно оценивать результаты сибирского периода своего творчества, но внимательное изучение его наследия говорит об обратном: иллюстрируя тот или иной материал, он проявлял себя как тонко чувствующий произведение график с собственным узнаваемым стилем.

Творчество Э.С. Гороховского представлено в коллекции Новосибирского государственного художественного музея различными работами, в числе которых - две интереснейшие серии книжной графики: шесть линогравюр к сборнику алтайских сказок А.Л. Гарф и П.В. Кучияка «Ак-Чечек – Белый Цветок» (1967, 1968) и восемь иллюстраций в технике офорта к «Сказке о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина (1974). Особого внимания заслуживает вторая серия. На ее примере можно наглядно убедиться в точности отражения художником литературного замысла и обнаружить в высшей степени гармоничное взаимодействие иллюстрации и текста.

Открывает этот графический ряд офорт «Старуха за прялкой», соответствующий зачину сказки:

Жил старик со своею старухой
У самого синего моря;
Они жили в ветхой землянке
Ровно тридцать лет и три года.
Старик ловил неводом рыбу,
Старуха пряла свою пряжу.

	Старуха за прялкой
	Э.С. Гороховский

 

 

 

На этой иллюстрации (равно как и на всех последующих) мы видим, однако, только старуху – и в этом усматривается глубокий смысл: именно старуха со своим непомерным тщеславием и жадностью оказывается для художника главным действующим лицом; ее притязания, ожесточение и последовавшее наказание призваны показать моральную сторону сказки. Уже в первом листе помещенная в центр фигура старухи, весь ее резко очерченный силуэт, поза и наклон головы, узкое треугольное лицо и сдвинутые брови позволяют без труда распознать грубый характер и заметить недовольство собственной жизнью. Все в ее окружении - сеть, корыто, свинья, низенькая землянка - кажется мелким и невыразительным, все свидетельствует о крайней нищете и запустении, от которых старуха как бы отстраняется, отталкивается. Примечательны крутая покатость пространства и наклоны фигур и предметов в разные стороны, что усиливает впечатление неустроенности, неблагополучия и в то же время перекликается с явным душевным настроем старухи. Рисунок отличается неровной и нервной, на первый взгляд, манерой, сочетающейся с тщательно проработанными деталями и складками костюма. Развевающийся на ветру платок показан с выразительной динамичностью. Небо обозначено густыми штрихами, их изобилие передает ощущение непогоды, однако незаполненное пространство листа оставляет впечатление свободы и простора.

Следующий лист «Старуха у избы» демонстрирует существенную перемену в жизни героев сказки: на месте землянки стоит высокая красивая изба, а место тощей свиньи заняли два упитанных поросенка. Это изображение связано с пушкинскими строками:

А землянки нет уж и следа;
Перед ним изба со светелкой,
С кирпичною, беленою трубою,
С дубовыми, тесовыми вороты.
Старуха сидит под окошком,
На чем свет стоит мужа ругает.
«Дурачина ты, прямой простофиля!
Выпросил, простофиля, избу!
Воротись, поклонися рыбке:
Не хочу быть черной крестьянкой,
Хочу быть столбовою дворянкой».

	Старуха у избы
	Э.С. Гороховский

 

 

 

Художник предпочел показать фигуру старухи в динамике, которую вновь определяет выразительный наклон вперед, свидетельствующий одновременно о старости и скверном характере, и повелительный жест, который предназначается для старика, находящегося за пределами композиции, и указывает на море. Пространство по-прежнему покато, и фигура старухи опять наклонена в противоположную от избы сторону. Совершенно очевидно: избы ей недостаточно для счастья. По сравнению с первым листом в этой иллюстрации значительно больше густых темных штрихов, в особенности – в изображении неба, на котором, словно предвещая гнев рыбки, собираются тяжелые тучи. Несмотря на то, что изба красива, она заслоняет собой свободные стихии – море и небо. Стоит заметить, что море на всех листах показано лишь фрагментарно, оно буквально стиснуто нагромождением различных деталей.

Три следующих листа представляют один и тот же период сказки. Иллюстрация «Старуха, таскающая за волосы слугу» сочетается с такими строками:

Воротился старик ко старухе.
Что ж он видит? Высокий терем.
На крыльце стоит его старуха
В дорогой собольей душегрейке,
Парчовая на маковке кичка,
Жемчуги огрузили шею,
На руках золотые перстни,
На ногах красные сапожки.
Перед нею усердные слуги;
Она бьет их, за чупрун таскает.

	Старуха, таскающая за волосы слугу
	Э.С. Гороховский

 

 

 

Художник подробно передал все приметы нового быта старухи, изобразив не только высокий терем, но и витые перила с вазонами, лестницы, окна с нарядными наличниками, мощеную площадку, большое блюдо с фруктами в руках стоящего слуги. Богаче, пышнее становится и одежда старухи, обильные штрихи, обозначающие ее складки, передают тяжесть ткани. Эти декоративные детали заполняют пространство, создавая впечатление орнаментальности, роскоши и отталкивающего излишества. Пространство дальнего плана выглядит более ровным и аккуратным, лишенным видимого перекоса, как бы свидетельствуя о том, что недовольства подобный уровень жизни вызывать не может, это – высшая ступень блага, которую позволительно требовать в положении старухи. Между тем, фигура старухи сохраняет присущий ей наклон, отражающий глубокую внутреннюю дисгармонию. Она по-прежнему занимает центр листа и возвышается над слугой, как бы уменьшившимся от соседства с нею. Тело слуги обрисовано плавными, округлыми линиями и оттого кажется безвольным; ноги его практически оторваны от земли, с такой силой приподнимает его за волосы старуха. Ее жестокосердие и властность нагнетаются все отчетливее.

Тот же эпизод сказки варьирует лист «Старуха и слуги». Здесь вновь продемонстрировано богатство палат, орнаментальность интерьера, к чему прибавляется толпа слуг, замерших в почтительном полупоклоне. Иллюстрация более всего интересна полным отсутствием моря, что символизирует нравственную слепоту старухи, ее нежелание прозреть и излечиться от гордыни и тщеславия.

	Старуха у окна
	Э.С. Гороховский

 

 

 

Лист «Старуха у окна» не являет кардинально новой ситуации. В нем можно вновь отметить подчеркнутую декоративность многообразных деталей интерьера: портьеры с кистью, оконной решетки, кресла с выгнутыми ножками, вышитого ковра. Свиней у ног старухи сменил кокетливо подстриженный пудель. Примечательна выправка лакеев, в которой молодцеватость сочетается с раболепием и угодливостью. И вновь мы встречаем уже знакомый нам изгиб фигуры старухи. Ее взгляд обращен к морю, но только условно: ведь ни на одном листе старуха не смотрит на море прямым, открытым взором. Кресло, в котором она сидит, развернуто от окна, и на море она всего лишь косится с опаской и недоверием. Окно создает защитную преграду между старухой и стихией; морской простор сдавлен его рамкой. Море, где живет волшебная золотая рыбка, в конце концов выносящая ей приговор, внушает старухе страх, побуждающий ее делать посредником между собою и рыбкой кроткого старика.

Максимально пестрое и многофигурное пространство, заполненное мелкими деталями, представлено в двух вариантах иллюстрации «Старуха-царица за накрытым столом». Оба они, различающиеся некоторыми нюансами, могут быть отнесены к таким строкам сказки:

Старичок к старухе воротился.
Что ж? пред ним царские палаты.
В палатах видит свою старуху,
За столом сидит она царицей,
Служат ей бояре да дворяне,
Наливают ей заморские вины;
Заедает она пряником печатным;
Вкруг ее стоит грозная стража,
На плечах топорики держат.

Интересно, что фигура старухи здесь почти выпрямилась, хотя взгляд ее остался суровым и подозрительным. Кажется, что даже ее фантазия временно исчерпала себя – большего благополучия человеку просто невозможно желать. Глаз, устающий от изобилия блюд, тесно расставленных на столе, оружия, музыкальных инструментов в руках шута, складок скатерти и человеческих фигур, останавливается на относительно свободном пространстве моря в проеме изысканной арки – и можно видеть, как сильно оно волнуется, став почти черным. Над ним носятся тучи. Примечательно, что в цветном варианте иллюстрации стража выразительно заслоняет море сдвинутыми почти вплотную секирами, как бы оберегая от него старуху. Привлекает внимание также неестественно изломанная фигура шута, придающая оттенок безумия происходящему. В этой иллюстрации воплощен апогей роскоши, праздности и нравственной слепоты старухи, бессознательно пытающейся оградить себя от возмездия.

	Старуха у разбитого корыта
	Э.С. Гороховский

 

 

 

Заключительный лист серии – «Старуха у разбитого корыта» - точно воспроизводит заключительные строки сказки:

Глядь: опять перед ним землянка;
На пороге сидит его старуха,
А пред нею разбитое корыто.

Возмездие уже совершилось, и иллюстрация служит подтверждением этому: небо расчистилось, море вновь стало спокойным, на дальнем плане снова показана землянка, у ног старухи, как и на первом листе, появилась свинья. Снова пространство приобрело характерный наклон и крутую покатость, однако теперь фигура старухи, потерявшей свою властность и покорно сложившей руки на коленях, обращена к землянке, укрупненной по сравнению с первым листом, а глаза старухи устремлены на корыто, напоминающее об ее корыстных устремлениях, простиравшихся слишком далеко. На этот раз ее взгляд лишен жестокого и злобного выражения, присущего ему во всех предыдущих иллюстрациях, он кажется лишь скорбным и усталым. Показав это, художник как бы заглядывает за пределы лаконичной пушкинской концовки и позволяет себе увидеть старуху более сложным персонажем, чем это может представиться при чтении.

Психологическая глубина и мастерство исполнения этой серии иллюстраций гармонично дополняют поэтический текст и помогают ему раскрыться, а читателям, особенно детям, - прочувствовать все его нюансы и переходы, проникнуться моралью сказки.